Майкл Муркок - Спящая волшебница / The Sleeping Sorceress [= Участь Белого Волка, Рыцарь Хаоса, The Vanishing Tower]

Наконец Ракхир прервал молчание.

— Ты уже месяц как в Танелорне, мой друг, но прошлое никак не отпускает тебя.

Элрик поднял взор, на его губах мелькнула едва заметная улыбка.

— Да, не отпускает. Прости меня, Ракхир. Я плохой гость.

— Что занимает твои мысли?

— Ничего конкретного. Мне кажется, что я среди всего этого покоя никак не могу забыться. Только насилие помогает мне рассеять мое мрачное настроение. Я не рожден для жизни в Танелорне, Ракхир.

— Но насилие — или, возможно, его последствия — в свою очередь порождает мрачное настроение. Разве нет?

— Верно. С этой проблемой мне и приходится постоянно жить. С этой проблемой я живу со дня уничтожения Имррира, а может быть, жил и раньше.

— Эта проблема известна, видимо, всем людям, — сказал Ракхир. — В той или иной мере.

— Да… размышления о том, какова цель твоего существования и каков смысл этой цели, если тебе все же удалось ее обнаружить.

— В Танелорне эти вопросы кажутся мне бессмысленными, — сказал ему Ракхир. — Я надеялся, что и тебе удастся выбросить их из головы. Так ты собираешься остаться в Танелорне?

— У меня нет никаких других планов. Я все еще хочу отомстить Телебу К'аарне, но я понятия не имею, где он находится. Но вы с Мунгламом утверждаете, что он сам рано или поздно непременно отыщет меня. Я помню, что ты, когда только нашел Танелорн, предлагал мне приехать сюда с Симорил и забыть Мелнибонэ. Жаль, что я не послушался тебя тогда, потому что теперь я жил бы в мире и мертвое лицо Симорил не преследовало бы меня по ночам.

— Ты говорил об этой волшебнице, которая похожа на Симорил…

— Мишелла? Та, которую называют Императрицей Рассвета? Впервые я увидел ее, когда она спала, а когда я покинул ее, то спал уже я. Мы служили друг другу, чтобы достичь общей цели. Больше я ее не увижу никогда.

— Но если она…

— Больше я не увижу ее никогда, Ракхир.

— Как скажешь.

И снова друзья погрузились в молчание, и в воздухе были слышны только птичьи песни и плеск фонтанов, а Элрик снова принялся мерить шагами лужайку.

Некоторое время спустя Элрик неожиданно развернулся и прошел в дом. Ракхир проводил его встревоженным взглядом.

Когда Элрик вышел, на нем был широкий пояс — тот пояс, к которому крепились ножны с рунным мечом Буревестником. На плечах у Элрика был плащ белого шелка, на ногах — высокие сапоги.

— Я возьму коня, — сказал он, — и поеду во Вздыхающую пустыню. Буду скакать до полного изнеможения. Может быть, все, что мне надо, — это усталость, которая не дает думать.

— Будь осторожен в пустыне, мой друг, — предупредил его Ракхир. — Это зловещая и предательская земля.

— Я буду осторожен.

— Возьми большую золотистую кобылу. Она привычна к пустыне, а об ее выносливости ходят легенды.

— Спасибо. Увидимся утром, если я не вернусь раньше.

— Счастливо, Элрик. Надеюсь, такое лечение поможет тебе и твое дурное настроение пройдет.

Тревожное выражение не сходило с лица Ракхира, когда он смотрел, как его друг идет в ближайшую конюшню и плащ развевается за ним на ветру, как внезапно опустившийся морской туман.

Потом он услышал стук копыт лошади по камням мостовой. Ракхир поднялся, чтобы посмотреть, как альбинос понукает золотистую кобылу, переводя ее в галоп и направляя к северной стене, за которой простиралась не знающая границ желтизна Вздыхающей пустыни.

Из дома вышел Мунглам с большим яблоком в руке и свитком под мышкой.

— Куда отправился Элрик?

— Он ищет мира в пустыне.

Мунглам нахмурился и задумчиво надкусил яблоко.

— Где он только не искал мира, но я боюсь, что он и в пустыне не найдет его.

Ракхир согласно кивнул.

— Но я предчувствую, он найдет там кое-что другое, потому что Элрик не всегда руководствуется своими желаниями — иногда эти желания возникают в нем под воздействием сил, которые направляются роком.

— Ты думаешь, так случилось и в этот раз?

— Вполне возможно.

Ветер гнал по пустыне песок, отчего дюны становились похожи на волны почти окаменевшего моря. То здесь, то там из песка, словно убийственные клыки, торчали скалы — остатки гор, выветренных за многие века. Слышались скорбные вздохи, словно песок помнил те времена, когда он был скалой, камнем в фундаменте дома, костью человека или животного, и теперь тосковал по прежнему своему состоянию и вздыхал, вспоминая о своей смерти.

Элрик натянул капюшон на голову, чтобы защититься от нещадно палящего солнца, висевшего в серо-синем небе.

«Когда-нибудь и я познаю этот покой смерти, — подумал он. — Возможно, тогда и я пожалею о прошлом».

Он пустил золотистую кобылу в неторопливую рысь и отпил глоток воды из одной из своих фляжек.

Его со всех сторон окружала пустыня, казавшаяся бесконечной. Здесь ничего не росло. Здесь не обитало ни одного животного. В небе здесь не летали птицы.

Элрика непонятно почему пробрала дрожь. Им вдруг овладело предчувствие — альбинос увидел себя в будущем, когда он, как и сейчас, будет один, но в мире еще более бесплодном, чем этот, и даже коня не будет у него для компании. Он стряхнул с себя эту мысль, но она так поразила его, что на какое-то время он добился желаемого — прекратил размышлять о своей судьбе и жизни. Ветер стих, и вздохи пустыни стали едва слышны — перешли в шепот.

Элрик, ошеломленный, нащупал рукоять своего оружия — Буревестника, Черного Меча, — потому что с ним связывал свое предчувствие, только не мог объяснить почему. И ему показалось, что в шелесте ветра слышится какая-то ироническая нотка. Или этот звук исходил от самого меча? Он наклонил голову, прислушиваясь, но шум этот стал еще менее различимым, словно поняв, что его пытаются распознать.

Золотистая кобыла стала подниматься по пологому склону дюны. Она споткнулась, когда нога ее увязла в рыхлом песке. Элрик направил ее туда, где песок был потверже.

Добравшись до вершины дюны, он натянул поводья. Дюны простирались далеко в бесконечность, и только кое-где этот пейзаж нарушался торчащими из песка остриями скал. Ему пришло в голову, что он должен гнать кобылу все дальше и дальше, чтобы возвращение в Танелорн стало невозможным, чтобы и кобыла и он погибли от усталости и их поглотил бы песок. Он откинул на спину капюшон и отер пот со лба.

«А почему бы и нет?» — спросил он себя. Жизнь была невыносима. Так почему бы не попробовать смерть?

Но может быть, смерть не примет его? Может быть, он обречен жить? Иногда так ему и казалось.